Птичка божия не знает нет вопросов. Александр Пушкин — Птичка божия не знает: Стих

В «Цыганах» Пушкина есть такая вставная песенка:

Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу Бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет -
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.

С птичкой Божией сравнивается Алеко («Подобно птичке беззаботной, // И он, изгнанник перелетный, //Гнезда надежного не знал...»), а через него, опосредованно – цыгане. Стало быть, песенка имеет важное, во многих отношениях - ключевое значение для понимания смысла всей поэмы.

Так что же такое «птичка Божия»? В массовом читательском сознании это просто легкомысленная, беззаботная птичка. Что-то вроде попрыгуньи-стрекозы, на которую махнули рукой: безнадежна!.. (Не случайно выражение употребляется чаще всего в снисходительно-ироническом значении). Почему она Божия? Бог весть... Наверное потому, что всякая тварь, даже такая легкомысленная – Божия...

В конце 19 в., в русле т. н. религиозно-философской критики, сложилось другое, более изощренное и более тонкое толкование образа птички. Так, Д. Мережковский считал, что песенка о птичке «напоминает лучшие молитвы, сложенные на цветущих холмах Назарета или в долинах Умбрии». Он не пояснял, чем именно напоминает, но, видимо, усматривал в песенке сходство с Нагорной проповедью («Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их...»...») и особенно с обращенной к птицам проповедью Франциска Ассизского («Мои сестрички птицы, вы принадлежите Господу, вашему Создателю, и вы должны воспевать ему хвалу всегда и везде, ибо Он дал вам свободу летать повсюду. И хотя вы не ткете и не шьете, он дает вам вдвое и втрое, одевая вас и ваших деток... Кроме того, он питает вас, хотя вы никогда не сеете и не пашете... Опасайтесь, сестрички мои, греха неблагодарности и всегда стремитесь воздавать хвалу Богу").

Однако и массовое, и «элитарное» толкование объединены одним: оба подразумевают некую собирательную птичку, «птичку вообще», неважно какого отряда, семейства и рода. Так ли это?.. Вряд ли.

Выражение «птичка Божия» не было придумано Пушкиным (хотя именно после Пушкина стало «языковым фактом»). Оно уже использовалось в юго-западных областях Российкой Империи для обозначения вполне конкретной птицы. Эта птица -- ласточка.

Ласточке посвятил стихотворение Н. И. Гнедич - старший современник Пушкина. В этом стихотворениии есть, между прочим, такие строки:

Божия птица , (1) как набожный пахарь тебя называет:
Он как священную птицу тебя почитает и любит
(Так песнопевцев народы в века благочестия чтили).

(1) Так в некоторых полуденных губерниях России народ называет ласточку (Примечание Н. И. Гнедича ).

Гнедич, уроженец Полтавы, совершенно точен: ласточка и сейчас известна в украинских селах как «Божа птыця» или «Божа пташка». Скорее всего именно по-украински (или, как тогда говорили, «на малороссийском наречии») впервые услыхал эту формулу и Пушкин: его «божия птичка» и выглядит как перевод «божей пташки»...

С атрибутами ласточки совпадают все основные признаки «Божией птички», упомянутые в песенке: ласточка просыпается с первыми лучами солнца («встрепенется и поет»; ср. в стихотворении Дельвига «К ласточке»: "Каждым утром меня - едва зарумянится // Небо алой зарей и бледная Цинтия // Там в туманы покатится, -- // Каждым утром меня ты криком безумолкным // Будишь, будто назло!"); ср. также пословицу (нынче бытующую в редуцированном виде): "Ласточка день начинает, а соловей вечер кончает". Миграции ласточек знаменуют в народном календаре смену сезонов («Прилет ласточек (около Благовещения) предвещает наступление весны; отлет (около рождества Богородицы) совпадает с окончанием лета...» - Ермолов А. Народная сельскохозяйственная мудрость в пословицах, поговорках и приметах. III. Животный мир в воззрениях народа. – СПб.: Тип. А. Суворина, 1905. - С. 327.). Ср. в стихотворении Гнедича: «С первым паденьем листов улетаешь ты, милая гостья! <…> С первым дыханьем весны ты являешься снова, как с неба». И так далее.

Смущает одно: гнездо... Это ласточка-то его «хлопотливо не свивает»? Это ее-то гнездо - недолговечное?.. Неужели Пушкин не представлял, как выглядят ласточкины гнезда – настоящие маленькие укрепления, сооружаемые долго и старательно, со всем возможным тщанием? Вполне представлял (ср. в «Путешествии в Арзрум»: «На скале видны развалины какого-то замка: они облеплены саклями мирных осетинцев, как будто гнездами ласточек»).

Но, судя по всему, Пушкин смутно различал, с одной стороны, знакомых ему с детства ласточек - городских (по Линнею - Hirundo urbica , потом Delichon urbica , с 2004 г. - Delichon urbicum ) и деревенских ((Hirundo rustica ), и с другой -- береговых ласточек (Riparia riparia ), которых неизбежно должен был наблюдать во время своих южных странствий. Береговые ласточки действительно «не свивают» долговечных гнезд; они устраивают гнезда в норах, вырытых на обрывистых берегах водоемов (чаще всего – рек), выстилая их травой и перьями. В отличие от деревенских и городских ласточек, они селятся в стороне от человеческого жилья, колониями, насчитывающими нередко десятки, а то и сотни гнезд.... Любопытно отметить, что жилища бессарабских цыган - совсем как у береговых ласточек! - располагались... в земле. «В Бессарабии есть несколько деревень, землянок цыганских; по большей части они живут на краях поселений в землянках, платят владетелю червонец с семьи и отправляются табором кочевать по Бессарабии на заработки» (А. Вельтман. Воспоминания о Бессарабии). Согласно мемуарному свидетельству (не очень, правда, достоверному в деталях) именно в такой деревне побывал Пушкин вместе с одним из братьев Ралли: «Вот Пушкин, желая видеть эту своеобразную цыганскую деревню, состоящую из целого ряда землянок, в которых зимуют цыганские семьи, решился посетить ее».

Но для сопоставления ласточек и цыган имеются не только броские внешние, но и веские внутренние основания. Ласточка именуется Божией птичкой потому, что она за особо отмечена Богом, наделена правами, которых нет у других птиц. Главнейшие из них: ласточку нельзя убивать и нельзя разорять ее гнездо. Почему?

Происхождение соответствующих запретов разъясняется в так называемых этиологических легендах («легенды о происхождении»). Одно из самых ранних в русской литературе упоминаний легенды о ласточке (правда, мимоходом; подробные объяснения посвящены ее антиподу) содержится в книге М. Д. Чулкова «Абевега русских суеверий». В статье «Воробей водяной» (специальная статья про ласточек в книге, увы, отсутствует) сообщается следующее: «Суеверы воробьев вообще почитают проклятою птицею, веря сами и других уверяя, что они в то время, когда Христа распинали, приносили паки ко кресту те гвозди, которые ласточки кравши у Римлян уносили (курсив мой. – o_p), и за то в наказание воробьи имеют на ногах оковы, которых люди видеть не могут, для того никогда ногами не переступают, а все прыгают...».

Сведения Чулкова использовал В. И. Даль, дополнивший их новыми фактами и, главное, сообщивший, как именно ласточки были вознаграждены: «О ласточках говорят, что они чириканьем своим предостерегали Спасителя от преследователей Его, а воробьи продали Его, крича: жив, жив , за что у воробьев ноги связаны невидимыми путами и птица эта не может переступать, а только прыгать. Есть также предание, что ласточки крали у Римлян гвозди, коими распинали Христа, а воробьи отыскивали их и опять приносили. Поэтому ласточек, по народному мнению, грешно бить или разорять их гнезда».

И на Чулкова, и на Даля опирался А. Н. Афанасьев (в свою очередь дополнивший их, а кое в чем и прояснивший):

«Когда жиды преследовали Спасителя, чтобы предать его на распятие, то все птицы, особенно ласточка , старались отвести их от того места, где укрывался Христос. Но воробей указал им это место своим пискливым чириканьем; жиды увидали Спасителя и повели его на мучение. Потому Господь проклял воробья, и мясо его запретил употреблять в пищу. -- Этот рассказ записан в Харьковской губернии; в других местностях уверяют, что в то время как предали Христа на распятие, воробьи беспрерывно кричали: жив-жив! жив-жив! -- вызывая чрез то врагов Спасителя на новые муки. Ласточки напротив чирикали: умер, умер! Они старались похищать приготовленные мучителями гвозди, но воробьи снова находили их и приносили назад. Оттого гнездо ласточки предвещает дому счастие, убить ее считается за великий грех; а если воробей влетит в избу - это предвестие большой беды. О воробье рассказывают, что он один не знает праздника Благовещенья и вьет в этот день гнездо, что у него ноги связаны за его предательство невидимыми путами, и потому он может только прыгать, а не переступать».

Наконец, запись, сделанная экспедицией П. П. Чубинского в Проскуровском уезде Подольской губернии, свободна, по-видимому, от всякого влияния печатных источников. Она лаконична и проста:

«Як жыды Христа роспыналы, то ластівкы кралы в iх цвяшчы (sic!), так через те саме їх грiх драты».

Пушкин был хорошо знаком с чулковской «Абевегой русских суеверий» (книга даже сохранилась в его библиотеке). Но, конечно, в тех «полуденных губерниях», по которым носила его судьба в 1820 – 1824 гг., он мог слышать легенду и в устном изложении.

А какое отношение имеют к легендам о ласточках цыгане? Самое прямое.

Дело в том, что цыганам в свою очередь посвящено немало этиологических легенд, объясняющих особенности нравов, жизненного уклада и необычных занятий этого экзотического народа. Вот изложение (точнее - краткий пересказ) одной из ранних записей легенды о цыганах,сделанной во второй половине 19 в. в Моршанском уезде Тамбовской губернии (легенда объясняет, почему «Цыгану не грех божиться»):

«Это интересное сказание возводит право цыган божиться ко времени распятия Христа, когда утаив из жалости 5-й гвоздь, предназначенный для груди Христа, цыган стал божиться, что он уже отдал гвоздь и он уже вбит. Случайно севшая на грудь Христа муха была принята воинами за гвоздь и цыган с потомками искупил грех родичей в обмане и божбе» .

Легенда, как и положено фольклорному жанру, существуют в разных вариантах: обычно выковать гвозди для распятия велено самому цыгану-кузнецу, но порою цыгане оказываются у распятия случайно; иногда пятый гвоздь предназначался не для груди, а для лба; цыган не просто утаивает, но и проглатывает гвоздь (между прочим, если легенда рассказывается в католических областях, то гвоздей всегда на один меньше, чем в областях православных); вместо мухи иногда появляется пчела... В вознаграждение за смелость и добросердечие цыганам даруются (самим Христом или Божьей Матерью) различные привилегии (*). Эти привилегии тоже варьируются, как можно видеть по изложению легенды у современных авторов:

«- Я слышал, воровать грех.

Цыганам не грех. Нам сам Христос разрешил. Когда его распинали, в руки и ноги вбили по во-от такому гвоздю, а пятый гвоздь, который палач должен был вколотить Иисусу в лоб, цыган украл и проглотил. С тех пор нам разрешено красть помаленьку» (Игорь Бекетов. Цыганская баллада).

«Как-то раз, мне довелось поспорить с цыганкой по поводу гадания, что это грех перед Богом. Она спокойно отвечала мне, что это не грех… И вот недавно я узнал, что, действительно, цыгане не чувствуют за собой вины за гадание, обман, колдовство и пр. У них существует предание о цыгане, который присутствовал при распятии Иисуса Христа, на Голгофе. Он украл и спрятал в своих кудрях гвоздь, которым хотели пронзить сердце Спасителя. За это бог, якобы, позволил цыганам безнаказанно гадать, обманывать и колдовать». (Это рассказ миссионера-баптиста Сергея Балдина . Понятно, что у него этиологическая легенда вызывает только сердечное сокрушение: «Вот оказывается, как дьявол одной легендой может держать целый народ в клетке греха...»).

Итак, в легендах о ласточке (птичке Божией) и легендах о цыганах имеется важнейший общий пункт: ласточки/цыгане, стремясь облегчить крестные муки Христа, похищают гвозди, предназначенные для распятия . За этот поступок те и другие другие пользуются покровительством Христовым. Они получают от него особые права и привилегии, которых не имеют другие птицы/люди.

В связи с пушкинской поэмой особый интерес представляет версия легенды, записанная О. В. Беловой в 2000 г. на Украине, в Ратновском районе Волынской области (в записи сохранены особенности устной речи):

«Колы Исуса Хрыста роспыналы, то зробыли пьять гвоздей. Пьять. И вот забыли ў руки по гвоздёви и ў ноги. И остаўся ще одын. И вот там буў таки чорны чоловик, которий (цыган еще не було!) тыльки чорный чоловик, волосы у него, кожа [были черные]. И от той чоловик украў же ж того пьятого гвóздя, свороваў, ў карман сховаў. То Исус Хрыстос и сказаў: «Раз ты так зробыў, то вы будэтэ лэгко жыть. И ви робыты нэ будэтэ ўсю жысть, тылко будэтэ ходыты по хáтах, просыты. Вам люды будуть даваты хлиб, грошы, ўсё». И от того врэмэни утворылыся цыгане. Воны и чорные сами потому. Як той чоловик быў чорный, так и вони стали чорные».

В этом рассказе утрачено несколько повестовательных звеньев (не объяснено, для чего был предназначен пятый гвоздь и как цыгану удалось обмануть мучителей), зато он замечателен описанием «Божьего дара», сделанного цыганам. «Будете легко жить. И не будете вы работать всю жизнь, только будете ходить по хатам, просить. И люди вам будут давать хлеб, деньги, все...». Это поразительно соответствует пушкинским описаниям: «Земфира поселян обходит // И дань их вольную берет. // Настанет ночь; они все трое // Варят нежатое пшено»...

Итак, мы определили, к какому семейству принадлежит «птичка Божия», и обнаружили любопытные мотивные параллели между легендами о ласточках и легендами о цыганах. Как кажется, эти маленькие находки позволяют выявить новые смысловые оттенки в песенке о птичке Божией и по-новому (так сказать, в более глубокой символической перспективе) взглянуть на всю пушкинскую поэму.

Пожелания, замечания и дополнения приветствуются.

ПРИМЕЧАНИЯ

(*) В одном из писем 1831 года Пушкин сообщает (имея в виду А. О. Россет-Смирнову): «скажи это Южной ласточке, смугло румяной красоте нашей». Из письма следует, что Пушкин во всяком случае выделял в особую группу городских ласточек, которых он, видимо, считал «северными» (у городской ласточки черная спина и чисто белые брюшко и надхвостье, безо всяких намеков на смуглоту и румяность). На роль смугло-румяной «южной ласточки» в равной мере могут претендовать и деревенская ласточка (у нее светло-коричневые пятна на лбу и передней части шеи), и береговая (она имеет коричневато-бурую окраску спины и такую же полоску на шее). Пушкинский образ обыгрывает еще одну особенность облика Смирновой: ее миниатюрность; сопоставление миниатюрной женщины с береговой ласточкой – самой маленькой из ласточек Европейской Россси – кажется особенно уместным. Впрочем, Пушкин, конечно, мог и путаться в ласточках и в их особенностях.

(*) Впрочем, легенда известна и в «антицыганских» версиях. Ср. запись, сделанную в конце 19 в. в Бессарабской губернии. Пречистая Матерь встретила Цыгана и обратилась к нему с вопросом, не знает ли что об участи ее сына. Тот отвечает: «Как не видать, как не слыхать! Без нас разве что обойдется! Жиды его взяли, распинать стали; гвоздей мне заказали, хорошую плату дали. Четыре только гвоздя заказали. Да ведь я не скуп, если хорошо платят: пять им гвоздей вместо четырех приготовил, да все один лучше другого: как вобьешь, зубами не выдернешь. Четыре гвоздя вбиты, а пятый и деть некуда; да я же их на ум навел. – Воткните, - говорю им, - пятый гвоздь в бок! Они и воткнули пятый гвоздь в бок, а оттуда потекла кровь и вода. Потеха!» Злорадство Цыгана еще более огорчило Богородицу, и прокляла она его, прокляла навек: - «Будь ты проклят, черный цыган! До всего дойдет человек, а ты будешь знать только молот свой, да раздувальный мех. И будешь вечно ты рабом у людей, и будут тебя все звать вороном, будут тебя чуждаться, все тебя будут проклинать. Да будет». – И с тех пор, от того проклятия Богородицы, цыгане стали черны, рабы, занимаются кузнечеством и в презрении у всех» (Кирпичников А. И. Богородица в народной поэзии (Отрывки и заметки) // Юбилейный сборник в честь Всеволода Федоровича Миллера, изданный его учениками и почитателями. - М.: Типо-литография А. В. Васильева, 1900. С. 95). В другой версии (записанной в католической области) цыган, по собственной инициативе сковавший четвертый гвоздь для Христа, стал лишним и отверженным среди народов, подобно этому лишнему гвоздю (Чому Цигани не мают пристановища? (зап. вид Сирватки, в Будзанови Теребовельского повета О. Деревянка.) (Етнографiчний збiрник. Видае Етнографiчна комiсия наукового товариства iмени Шевченка. Т. XII. Галицько-руськи народнї легенди. Зiбрав Володимир Гнатюк. – У Львовi: 1902. Накладом Товариства. С. 115. То же относится и к версии с проглоченным гвоздем: согласно балканской легенде, выкованый цыганом-злодеем пятый гвоздь проглотил добродетельный овчар; с тех пор цыгане прокляты, овчары же благословенны (хотя на шее у них кадык – след гвоздя, застрявшего в горле у их предка).

И песни жен, и крик детей,
И звон походной наковальни.
Но вот на табор кочевой
Нисходит сонное молчанье,
И слышно в тишине степной
Лишь лай собак да коней ржанье.
Огни везде погашены,
Спокойно всё, луна сияет
Одна с небесной вышины
И тихий табор озаряет.
В шатре одном старик не спит;
Он перед углями сидит,
Согретый их последним жаром,
И в поле дальнее глядит,
Ночным подернутое паром.
Его молоденькая дочь
Пошла гулять в пустынном поле.
Она привыкла к резвой воле,
Она придет; но вот уж ночь,
И скоро месяц уж покинет
Небес далеких облака, -
Земфиры нет как нет; и стынет
Убогий ужин старика.

Но вот она; за нею следом
По степи юноша спешит;

Цыгану вовсе он неведом.
«Отец мой, - дева говорит, -
Веду я гостя; за курганом
Его в пустыне я нашла
И в табор на́ ночь зазвала.
Он хочет быть как мы цыганом;
Его преследует закон,
Но я ему подругой буд
Его зовут Алеко - он
Готов идти за мною всюду».

Я рад. Останься до утра
Под сенью нашего шатра
Или пробудь у нас и доле,
Как ты захочешь. Я готов
С тобой делить и хлеб и кров.
Будь наш - привыкни к нашей доле,
Бродящей бедности и воле -
А завтра с утренней зарей
В одной телеге мы поедем;
Примись за промысел любой:
Железо куй - иль песни пой
И селы обходи с медведем.

Я остаюсь.

Он будет мой:
Кто ж от меня его отгонит?
Но поздно... месяц молодой
Зашел; поля покрыты мглой,
И сон меня невольно клонит..

Светло. Старик тихонько бродит
Вокруг безмолвного шатра.
«Вставай, Земфира: солнце всходит,
Проснись, мой гость! пора, пора!..

Оставьте, дети, ложе неги!..»
И с шумом высыпал народ;
Шатры разобраны; телеги
Готовы двинуться в поход.
Всё вместе тронулось - и вот
Толпа валит в пустых равнинах.
Ослы в перекидных корзинах
Детей играющих несут;
Мужья и братья, жены, девы,
И стар и млад вослед идут;
Крик, шум, цыганские припевы,
Медведя рев, его цепей
Нетерпеливое бряцанье,
Лохмотьев ярких пестрота,
Детей и старцев нагота,
Собак и лай и завыванье,
Волынки говор, скрып телег,
Всё скудно, дико, всё нестройно,
Но всё так живо-неспокойно,
Так чуждо мертвых наших нег,
Так чуждо этой жизни праздной,
Как песнь рабов однообразной!

Уныло юноша глядел
На опустелую равнину
И грусти тайную причину
Истолковать себе не смел.
С ним черноокая Земфира,
Теперь он вольный житель мира,
И солнце весело над ним
Полуденной красою блещет;
Что ж сердце юноши трепещет?
Какой заботой он томим?

Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;

В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет -
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.

Подобно птичке беззаботной
И он, изгнанник перелетный,
Гнезда надежного не знал
И ни к чему не привыкал.
Ему везде была дорога,
Везде была ночлега сень;
Проснувшись поутру, свой день
Он отдавал на волю бога,
И жизни не могла тревога
Смутить его сердечну лень.
Его порой волшебной славы
Манила дальная звезда;
Нежданно роскошь и забавы
К нему являлись иногда;
Над одинокой головою
И гром нередко грохотал;
Но он беспечно под грозою
И в вёдро ясное дремал.
И жил, не признавая власти
Судьбы коварной и слепой;
Но боже! как играли страсти
Его послушною душой!
С каким волнением кипели
В его измученной груди!
Давно ль, на долго ль усмирели?
Они проснутся: погоди!

Скажи, мой друг: ты не жалеешь
О том, что бросил на всегда?

Что ж бросил я?

Ты разумеешь:
Людей отчизны, города.

О чем жалеть? Когда б ты знала,
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов!
Там люди, в кучах за оградой,
Не дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов;
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.
Что бросил я? Измен волненье,
Предрассуждений приговор,
Толпы безумное гоненье
Или блистательный позор.

Но там огромные палаты,
Там разноцветные ковры,
Там игры, шумные пиры,
Уборы дев там так богаты!..

Что шум веселий городских?
Где нет любви, там нет веселий.
А девы... Как ты лучше их
И без нарядов дорогих,
Без жемчугов, без ожерелий!

Не изменись, мой нежный друг!
А я... одно мое желанье
С тобой делить любовь, досуг
И добровольное изгнанье!

Ты любишь нас, хоть и рожден
Среди богатого народа.
Но не всегда мила свобода
Тому, кто к неге приучен.
Меж нами есть одно преданье:
Царем когда-то сослан был
Полудня житель к нам в изгнанье.
(Я прежде знал, но позабыл
Его мудреное прозванье.)
Он был уже летами стар,
Но млад и жив душой незлобной -
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный -
И полюбили все его,
И жил он на брегах Дуная,
Не обижая никого,
Людей рассказами пленяя;
Не разумел он ничего,
И слаб и робок был, как дети;
Чужие люди за него
Зверей и рыб ловили в сети;
Как мерзла быстрая река
И зимни вихри бушевали,
Пушистой кожей покрывали
Они святаго старика;
Но он к заботам жизни бедной
Привыкнуть никогда не мог;
Скитался он иссохший, бледный,
Он говорил, что гневный бог
Его карал за преступленье...
Он ждал: придет ли избавленье.
И всё несчастный тосковал,
Бродя по берегам Дуная,
Да горьки слезы проливал,
Свой дальный град воспоминая,

И завещал он, умирая,
Чтобы на юг перенесли
Его тоскующие кости,
И смертью - чуждой сей земли
Не успокоенные гости!

Так вот судьба твоих сынов,
О Рим, о громкая держава!..
Певец любви, певец богов,
Скажи мне, что такое слава?
Могильный гул, хвалебный глас,
Из рода в роды звук бегущий?
Или под сенью дымной кущи
Цыгана дикого рассказ?

Прошло два лета. Так же бродят
Цыганы мирною толпой;
Везде по-прежнему находят
Гостеприимство и покой.
Презрев оковы просвещенья,
Алеко волен, как они;
Он без забот в сожаленья
Ведет кочующие дни.
Всё тот же он; семья всё та же;
Он, прежних лет не помня даже,
К бытью цыганскому привык.
Он любит их ночлегов сени,
И упоенье вечной лени,
И бедный, звучный их язык.
Медведь, беглец родной берлоги,
Косматый гость его шатра,
В селеньях, вдоль степной дороги,
Близ молдаванского двора
Перед толпою осторожной
И тяжко пляшет, и ревет,
И цепь докучную грызет;
На посох опершись дорожный,

Старик лениво в бубны бьет,
Алеко с пеньем зверя водит,
Земфира поселян обходит
И дань их вольную берет.
Настанет ночь; они все трое
Варят нежатое пшено;
Старик уснул - и всё в покое...
В шатре и тихо и темно.

Старик на вешнем солнце греет
Уж остывающую кровь;
У люльки дочь поет любовь.
Алеко внемлет и бледнеет.

Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня:
Я тверда; не боюсь
Ни ножа, ни огня.

Ненавижу тебя,
Презираю тебя;
Я другого люблю,
Умираю любя.

Молчи. Мне пенье надоело,
Я диких песен не люблю.

Не любишь? мне какое дело!
Я песню для себя пою.

Режь меня, жги меня;
Не скажу ничего;
Старый муж, грозный муж,
Не узнаешь его.

Он свежее весны,
Жарче летнего дня;
Как он молод и смел!
Как он любит меня!

Как ласкала его
Я в ночной тишине!
Как смеялись тогда
Мы твоей седине!

Молчи, Земфира! я доволен...

Так понял песню ты мою?

Земфира!

Ты сердиться волен,
Я песню про тебя пою.

Уходит и поет: Старый муж и проч.

Так, помню, помню - песня эта
Во время наше сложена,
Уже давно в забаву света
Поется меж людей она.
Кочуя на степях Кагула,
Ее, бывало, в зимню ночь
Моя певала Мариула,
Перед огнем качая дочь.
В уме моем минувши лета
Час от часу темней, темней;
Но заронилась песня эта
Глубоко в памяти моей.

Всё тихо; ночь. Луной украшен
Лазурный юга небосклон,
Старик Земфирой пробужден:
«О мой отец! Алеко страшен.
Послушай: сквозь тяжелый сон
И стонет, и рыдает он».

Не тронь его. Храни молчанье.
Слыхал я русское преданье:
Теперь полунощной порой
У спящего теснит дыханье
Домашний дух; перед зарей
Уходит он. Сиди со мной.

Отец мой! шепчет он: Земфира!

Тебя он ищет и во сне:
Ты для него дороже мира.

Его любовь постыла мне.
Мне скучно; сердце воли просит -
Уж я... Но тише! слышишь? он
Другое имя произносит...

Чье имя?

Слышишь? хриплый стон
И скрежет ярый!.. Как ужасно!..
Я разбужу его...

Напрасно,
Ночного духа не гони -
Уйдет и сам...

Он повернулся,
Привстал, зовет меня... проснулся -
Иду к нему - прощай, усни.

Где ты была?

С отцом сидела.
Какой-то дух тебя томил;
Во сне душа твоя терпела
Мученья; ты меня страшил:
Ты, сонный, скрежетал зубами
И звал меня.

Мне снилась ты.
Я видел, будто между нами...
Я видел страшные мечты!

Не верь лукавым сновиденьям.

Ах, я не верю ничему:
Ни снам, ни сладким увереньям,
Ни даже сердцу твоему.

Отец, она меня не любит.

Утешься, друг: она дитя.
Твое унынье безрассудно:
Ты любишь горестно и трудно,
А сердце женское - шутя.
Взгляни: под отдаленным сводом
Гуляет вольная луна;
На всю природу мимоходом
Равно сиянье льет она.
Заглянет в облако любое,
Его так пышно озарит -
И вот - уж перешла в другое;
И то недолго посетит.
Кто место в небе ей укажет,
Примолвя: там остановись!
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись?
Утешься.

Как она любила!
Как нежно преклонясь ко мне,
Она в пустынной тишине
Часы ночные проводила!
Веселья детского полна,
Как часто милым лепетаньем
Иль упоительным лобзаньем
Мою задумчивость она
В минуту разогнать умела!..
И что ж? Земфира неверна!
Моя Земфира охладела!...

Послушай: расскажу тебе
Я повесть о самом себе.
Давно, давно, когда Дунаю
Не угрожал еще москаль -
(Вот видишь, я припоминаю,
Алеко, старую печаль.)
Тогда боялись мы султана;
А правил Буджаком паша

С высоких башен Аккермана -
Я молод был; моя душа
В то время радостно кипела;
И ни одна в кудрях моих
Еще сединка не белела, -
Между красавиц молодых
Одна была... и долго ею,
Как солнцем, любовался я,
И наконец назвал моею...

Ах, быстро молодость моя
Звездой падучею мелькнула!
Но ты, пора любви, минула
Еще быстрее: только год
Меня любила Мариула.

Однажды близ Кагульских вод
Мы чуждый табор повстречали;
Цыганы те, свои шатры
Разбив близ наших у горы,
Две ночи вместе ночевали.
Они ушли на третью ночь, -
И, брося маленькую дочь,
Ушла за ними Мариула.
Я мирно спал; заря блеснула;
Проснулся я, подруги нет!
Ищу, зову - пропал и след.
Тоскуя, плакала Земфира,
И я заплакал - с этих пор
Постыли мне все девы мира;
Меж ими никогда мой взор
Не выбирал себе подруги,
И одинокие досуги
Уже ни с кем я не делил.

Да как же ты не поспешил
Тотчас вослед неблагодарной
И хищникам и ей коварной
Кинжала в сердце не вонзил?

К чему? вольнее птицы младость;
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость;
Что было, то не будет вновь.

Я не таков. Нет, я не споря
От прав моих не откажусь!
Или хоть мщеньем наслажусь.
О нет! когда б над бездной моря
Нашел я спящего врага,
Клянусь, и тут моя нога
Не пощадила бы злодея;
Я в волны моря, не бледнея,
И беззащитного б толкнул;
Внезапный ужас пробужденья
Свирепым смехом упрекнул,
И долго мне его паденья
Смешон и сладок был бы гул.

Молодой цыган

Еще одно... одно лобзанье...

Пора: мой муж ревнив и зол.

Одно... но доле!.. на прощанье.

Прощай, покамест не пришел.

Скажи - когда ж опять свиданье?

Сегодня, как зайдет луна,
Там, за курганом над могилой...

Обманет! не придет она!

Вот он! беги!.. Приду, мой милый.

Алеко спит. В его уме
Виденье смутное играет;
Он, с криком пробудясь во тьме,
Ревниво руку простирает;
Но обробелая рука
Покровы хладные хватает -
Его подруга далека...
Он с трепетом привстал и внемлет...
Всё тихо - страх его объемлет,
По нем текут и жар и хлад;
Встает он, из шатра выходит,
Вокруг телег, ужасен, бродит;
Спокойно всё; поля молчат;
Темно; луна зашла в туманы,
Чуть брезжит звезд неверный свет,
Чуть по росе приметный след
Ведет за дальные курганы:
Нетерпеливо он идет,
Куда зловещий след ведет.

Могила на краю дороги
Вдали белеет перед ним...
Туда слабеющие ноги
Влачит, предчувствием томим,
Дрожат уста, дрожат колени,
Идет... и вдруг... иль это сон?
Вдруг видит близкие две тени
И близкой шепот слышит он -
Над обесславленной могилой.

Цель: Воспитание у учащихся культуры чтения, умения видеть красоту родной природы, слушая и читая стихи А.С.Пушкина.

Задачи:

1. Формировать у учащихся знания о средствах языка, умение анализировать стихотворение
2. Развивать творческие способности, воображение, память
3. Воспитывать любовь к природе

Ход урока:

1. Приветствие

Придумано кем - то просто и мудро

При встрече здороваться:

- Всем доброе утро!

Какая сегодня погода? Какое утро?

- Кто из поэтов как художник слова рассказал о красоте осенней природы?

Чтение стихотворения А.С.Пушкина «Уж небо осенью дышало»

2.Сообщение темы урока

Поэзия - словесное художественное творчество.

Как вы думаете, А.С.Пушкин любил осень? Почему?

Осень - любимое время года поэта. Обычно осень в поэзии связана с грустным настроением, но А.С.Пушкин увядание природы изображает как могучее проявление жизни.

Чтение стихотворения А.С.Пушкина «Унылая пора! очей очарованье!»

Какое слово подтверждает любовь поэта к осени? (Приятна)

3.Актуализация знаний

Давайте попробуем совершить путешествие в далёкое прошлое, в то время, когда жил А.С.Пушкин.

Дети рассказывают:

1. Пушкин, гуляя по парку, вышел к берегу реки, поднялся на вершину холма.
2. Перед ним открылась такая картина: голубая лента реки, а за нею одетые в золото леса.
3. Леса как будто застыли в тишине. При малейшем движении ветра на землю слетали листья.
4. У речных берегов - багровые кустарники. Пушкин с волнением смотрел на эту красоту. Он радовался и грустил.

Учитель:

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы лёгкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута - и стихи свободно потекут.

Может быть, тогда и родились у поэта такие строчки.

Чтение стихотворения А.С.Пушкина «Октябрь уж наступил, уж роща отряхает»

1. Работа с текстами стихотворений

1. Первый ряд: «Унылая пора! очей очарованье!» Задание - подчеркните радостные слова.
2. Второй ряд:«Октябрь уж наступил, уж роща отряхает» - подчеркните грустные слова.
3. Третий ряд: «Уж небо осенью дышало» - найдите олицетворение.

Учитель:

Какое настроение было у поэта? И радостное и грустное. Природа оживает в строчках А.С.Пушкина. Всё красиво и гармонично.А.С.Пушкин - художник слова.

5. Физкультпауза Звучит флейта. Дети исполняют песню «Осень - невидимка»

День прохладный голубой,

Лес овеян лёгкой дымкой,

Ходит осень невидимкой

И шуршит листвой.

В тихий лес она пришла

Из волшебной светлой сказки,

И деревьям дарит краски

Полные тепла.

Дали чисты и ясны,

На полях покой глубокий.

Улетают в край далёкий

Птицы до весны.

6.Чтение стихотворения А.С.Пушкина «Птичка Божия не знает..»А.С.Пушкин с волнением смотрит на красоту природы. И эти чувства вдохновляют его на новые строчки.

Птичка Божия не знает

Ни заботы, ни труда;

Хлопотливо не свивает

Долговечного гнезда;

В долгу ночь на ветке дремлет;

Солнце красное взойдёт:

Птичка гласу Бога внемлет,

Встрепенётся и поёт.

За весной, красой природы,

Лето знойное пройдёт -

И туман, и непогоды

Осень поздняя несёт;

Людям скучно, людям горе;

Птичка в дальние страны,

В тёплый край, за сине море

Улетает до весны.

7. Анализ стихотворения

• Какое было настроение у автора, когда он писал стихотворение?
• Что могло послужить поводом для создания произведения?
• Чтение вполголоса.
• Чтение с учителем.
• Работа с толковым словарём С.И.Ожегова. Найти значение слов: «внемлет, долговечный, дремлет, глас, непогода»

• Вторичное чтение. - Можно ли по тексту определить времена года? Подчеркните эти слова («Весна - краса, лето знойное, осень поздняя») Найдите в тексте олицетворение («Солнце взойдёт, лето пройдёт, осень несёт»)
• Любит ли поэт птицу? Как он называет её? (Птичка) Какая она? Почему птичка Божия? («Бог - творец.Он сотворил птицу»)
• Как живёт птичка? Найдите в тексте. («Птичка …не знает, …не свивает,..дремлет,…внемлет. Встрепенётся и поёт. Улетает») Как ярко, динамично в крошечном по объёму стихотворении рассказано о жизни певчей птички. -Почему автор использует глаголы? (Они ярче помогают представить жизнь птички)
• Поэт дважды повторяет «Птичка Божия», «Гласу Бога внемлет» Почему? (Бог любит птичку, он её творец. Птичка беззаботная. Проснувшись по утру, свой день послушно начинает по воле Божьей)
• Чтение строчек из Библии:

«Взгляните на птиц небесных.

Они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы.

Отец ваш небесный питает их.»

• Выразительное чтение стихотворения

8.Подведение итогов урока

1. Чтение стихотворения «Птичка Божия не знает..» и показ иллюстраций.
2. А.С.Пушкин - «жемчужина» русской поэзии. Поэт пишет о том, что ему нравится, что он по- настоящему любит.
3. «Он приходит к нам с детства, а мы приходим к нему только с годами»

Литература

1. Коровин В.И. А.С.Пушкин в жизни и творчестве: Учебное пособие для школ, гимназий, лицеев и колледжей. - М.: ТИД «Русское слово-РС», 2001. - 88 с.
2. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 3 т./ред., вступ.статья и комментарии: В. Брюсов. - М.: Государственное изд - во, 1919. - Т.1. - 428с.
3. Пушкин А.С. Стихи и сказки. - М.: Дет.лит., 1978. - 159 с.

Строка Александра Сергеевича Пушкина «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда» перекликается с проповедью Иисуса Христа: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. (Матф. 6:26). В с птичкой Божией сравнивается Алеко, молодой человек, покинувший общество людей и примкнувший к цыганам.

В отличие от птички Божией в душе Алеко нет мира. Хотя он и покинул город, пороки людей остались вместе с ним. Он не был готов прощать, подобно Иисусу, признавать право других людей на свободу.

Цыгане, хотя и не проповедуют христианства, но всепрощение в них развито глубоко. Тема свободы возникает еще раз в диалоге Старика с Алеко, когда Старик рассказывает о сбежавшей жене. На вопрос, Алеко, почему старик не наказал изменницу, тот ответил:

К чему? вольнее птицы младость;
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость;
Что было, то не будет вновь.

Старик же прогоняет Алеко из табора, когда тот убивает Земфиру и молодого цыгана.

Пушкин сравнил с беззаботной птичкой Алеко. Но если вдуматься, цыгане своим образом жизни намного ближе к беззаботной пичуге. Они ведь тоже не строят прочных домов, кочуют по свету в поисках лучшего места.

В строке о птичке Божией заложена глубокая философская мысль. В то же время это — красивое описание природы. Читайте текст отрывка из поэмы «Цыганы»:

Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда;
В долгу ночь на ветке дремлет;
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет.
За весной, красой природы,
Лето знойное пройдет -
И туман и непогоды
Осень поздняя несет:
Людям скучно, людям горе;
Птичка в дальные страны,
В теплый край, за сине море
Улетает до весны.