Дон Хуан предлагает Карлосу заняться стиранием его личной истории (III-26). При этом он ссылается не только на необходимость для Карлоса изменить свой образ жизни и способ бытия, но и на то, что подобное изменение может иметь результатом разрушение предопределенности прошлым, тем, что маг назвал «личной историей».
Идея кажется нам странной не только потому, что нам привычно думать о прошлом как о фундаменте, на котором зиждется здание настоящего, но и потому, что мы привыкли считать свое прошлое чем-то неизменным, - что дает нам прекрасный повод ничего в нем не менять. Работая с группами, я не перестаю удивляться, как люди вновь и вновь заявляют, что хотят измениться, и в то же время делают все возможное, чтобы остаться теми же.
Большую часть времени они тратят на оправдание собственного прошлого: «Это потому, что я так и не научился дисциплинировать себя», «Это потому, что я всегда был слабым», «Это потому, что родители всегда слишком сильно опекали меня». Это потому, это потому... И «это потому» всегда оказывается как-то связанным с прошлым.
Стирание личной истории представляет собой магическую возможность, которая с трудом поддается объяснению рациональным логическим мышлением.
Сотрите прошлое - не пытайтесь преодолеть его, просто сотрите. Это не означает, что мы можем стереть сами события, которые когда-то в прошлом случились в нашей жизни. Скорее это разрыв связей, которые мы с ними установили и которые наиболее очевидным образом проявляются в нашем способе бытия и образе жизни.
Если личная история - главное препятствие на пути к изменению, то возможность стереть ее открывает дверь к свободе.
Пытаясь освоить новые способы поведения, мы ощущаем сопротивление - оно проистекает из убеждения в своей неспособности сделать что-то, выходящее за рамки списка когда-либо совершенных нами действий. Мы сопротивляемся переменам. И когда мы пытаемся изменить себя, то обнаруживаем, что главное препятствие, стоящее на этом пути, - наша личная история. Семья и друзья также сопротивляются происходящим в нас изменениям; они хорошо знакомы с нашей личной историей и не позволяют нам действовать за пределами налагаемых ею ограничений. Встреча с неизвестным ставит их лицом к лицу с проблемой - они не знают как вести себя в ситуации, правилам поведения в которой они не обучены, и потому стараются избегать такой ситуации.
На память приходит довольно драматический пример. Несколько лет назад в моем практикуме принимала участие 19-летняя женщина. Ее жизнь была полна проблем - пристрастие к наркотикам, алкоголизм , отсутствие работы, плохие отношения в семье и так далее. Я застал ее погруженной в самоубийственную депрессию, совершенно ослабленную разрушительными привычками. Со временем, приложив усилия, она смогла преодолеть свои проблемы. Она боролась за изменения, отказалась от алкоголя и наркотиков, нашла работу, и мало-помалу ее энергия восстановилась. Однако в результате происшедших с ней изменений ее проблемы с домашними начали усиливаться. Конфликты в семье становились все острее. Однажды она рассказала о ссоре со старшим братом, который обрушился на нее за ее поведение, показавшееся тому весьма странным. Семья не знала, где она проводит свободное время, кто ее новые друзья и каковы причины случившихся с ней неожиданных перемен. Они настолько привыкли считать ее «неисправимой», что нежданно-негаданно и таинственно происшедшее изменение очень встревожило их. Они не могли ее простить. Брат сказал ей: «Что с тобой происходит? Ты сошла с ума, я просто не могу тебя понять! Раньше ты была лучше; будь уж лучше алкоголичкой и наркоманкой, только не сумасшедшей». В конце концов, она выбрала независимость и стала жить собственной жизнью.
Борьба за стирание личной истории - это борьба не только против некоторых въевшихся в сознание элементов нашего бытия: тех, что дают ощущение безопасности, поддерживая тем самым существование эго в той реальности, которая может быть приятна или не очень приятна, однако, по крайней мере, нам знакома. Это борьба с историей, ставшей частью нашего сознания в результате действий наших близких, кому она также дает ощущение безопасности. Нет ничего опаснее для эго, нежели общение с кем-то, кто не поддается классификации. Личная история снабжает нас несколькими ярлыками, с помощью которых мы определяем собственную персону, что позволяет нам свести себя всего лишь к нескольким характеристикам. Точно так же мы классифицируем всех, кто нас окружает, используя для этого аналогичные ярлыки, предоставляемые нам прошлым этих людей, истинным или воображаемым.
Коль скоро мы не можем иметь дело с таинственным, мы предпочитаем иметь дело с ярлыками. Поэтому нас никто не удивляет. Чем быстрее мы способны классифицировать людей, тем больше мы уверены в себе.
Дон Хуан советует Карлосу: если тот желает освободиться от уз того, что думают о нем другие, он должен начать стирать себя. создавая вокруг себя туман, который превратит его в таинственное и непредсказуемое существо. Эта стратегия направлена не только во внешний мир. Мы должны стереть себя до того, чтобы стать тайной для самих себя. Третья заповедь сталкеров требует считать самих себя тайной, такой же, как и все прочие тайны.
Утрата основанной на нашей личной истории уверенности относительно того, кем мы на самом деле являемся, вполне согласуется и взаимодополняется утратой уверенности в том, что мы считали реальным миром. Мы вновь обнаруживаем, что и реальность эго, и внешняя реальность - всего лишь описания. Таким образом, процесс стирания применим не только к личной истории, но и к нашему обычному описанию мира.
Лежащее за пределами описаний поле битвы - это область неизвестного, область, где ничего не известно заранее; это не наше «я» и не внешний мир.
Это место, где мы можем творить, выбирать и быть всем, чем захотим. Это область свободы.
Для тех, кто не помнит, напоминаю, как устроен наш «крест». На востоке (справа) - ситуация, на севере (верх «креста»)- способ действования, обобщаемый до образа жизни. На западе (слева) - образ себя, и на юге (внизу) - картина мира. Соответственно, вертикальная ось - «от образа мира к образу жизни». Горизонтальная ось - «я, попавший в ситуацию».
Другая схема изображает то же в несколько ином развороте: это треугольник с ситуацией в центре. Смысл этой схемы в том, что три «угла» - образ действий, образ себя и образ мира - имеют статус «настоящего продолженного» времени: мы (как правило) поступаем так, мы держим себя за то, а мир видим как это. А ситуация в центре треугольника - это «настоящее актуальное». Оно может длиться 17 секунд или несколько лет, но, так или иначе, это некоторый данный, фиксированный и ограниченный каким-то актуальным содержанием момент времени.
С другой стороны, четырехугольник может быть дополнен до пентады с точкой выбора в центре. Выбор состоит в том, являемся мы фрагментом материала, с которым нечто происходит по функциональным законам (например, «око за око, зуб за зуб»), или мы - носители Духа, и тогда в ситуации мы являемся акторами, использующими данную воплощенную ситуацию для реализации заложенного в ней «кубического сантиметра шанса».
Это - общий контур, который мы обрисовали в прошлом цикле. Я его напоминаю, потому что не уверен, что все здесь эти схемы помнят. А в этом цикле мы занимаемся конкретными техниками, соответствующими каждому из «углов». Сегодня у нас пойдет разговор об одной из частных техник западного угла: так называемом «стирании личной истории».
О стирании личной истории я решил поговорить, в частности, потому, что даже среди наших рядов «продвинутых сталкеров» (во всяком случае, людей, стремящихся быть относительно здравомыслящими) мне довелось услышать всякие наивности на тему о том, что стирание личной истории - это превращение себя в «Ивана родства не помнящего».
Технически это - полная ерунда.
Задача состоит в том, чтобы не быть своей личной историей определяемым.
Первое, что об этом говорит Кастанеда, - это то, что, имея личную историю, приходится постоянно беспокоится о ее поддержании. Личная история как квартира, или машина, или костюм требует заботы, поддержания, ремонта. Во-вторых, Кастанеда говорит о том, что за личную историю обычного человека можно взять, как котенка за шкирку. В наших терминах можно сказать, что личная история оказывается составляющей частью, органом - быть может, одним из самых важных -социального тела.
Здесь нужно отметить важный идеологический момент. Мы не раз говорили, что идеология Кастанеды несколько отдает душком «эскапизма». Кастанеда уводит своих героев из города, из социума, их жизнь не здесь. Теун Марез, - «кастанаед» второго призыва, - называя путь Кастанеды Путем Великого Приключения, в этом пункте с ним полемизирует. Кастанеда стремится социальное тело и связанные с ним заботы минимизировать. Он от него совсем не отказывается, напоминая, что только на уровне очень высокого мастерства и значительного преображения можно, оставаясь живым, действительно уйти из социума. Но люди кастанедовских «партий» такую задачу в общем не ставят, а стремятся минимизировать затраты по содержанию социального тела, поставить его на хранение в гараж, чтобы не совсем испортилось, чтобы в случае острой необходимости его можно было использовать, но жить не там.
Насколько я понимаю, никто из присутствующих этим путем идти не собирается. Тогда возникает вопрос: Если мы собираемся жить в социальном теле или с помощью социального тела, также как в физическом или с помощью физического тела; если, далее, личная история является необходимым элементом социального тела, его органом, - как нужно нам, сталкерам, живущим в городе Москве, обходится с этой самой личной историей?
Первое требование - нужно добиться, чтобы эта личная история не тянулась в нашем социальном теле, в нас, в нашей психике, вереницей незаконченных дел.
Понятие «незаконченного дела» (unfinished business) - основная тема диссертации Блюмы Вольфовны Зейгарник, которая училась и писала эту диссертацию под руководством Курта Левина в Берлине. В замечательном сборнике работ К.Левина под названием «Динамическая психология», в издании Димы Леонтьева, есть совершенно потрясающий снимок, на котором Курт Левин вальсирует в Берлинском парке с Блюмой Зейгарник - живое дыхание истории психологии. Какие это были люди!
(Это я вам на всякий случай закладываю в подсознание такую мысль, что лично я некоторые «личные истории» очень высоко ценю, - так же, кстати, как и Карлос Кастанеда, - когда эти истории можно считать образцовыми, а люди, про которых нам эти истории рассказывают, от нас совершенно независимы, «по ту сторону» жизни они находятся, или «по эту»).
Позже Блюма Вольфовна вернулась в Советский Союз, в то время как К. Левин уехал от гитлеровского тоталитаризма в Соединенные Штаты. И оба они были счастливы в своей научной жизни, не попали под колесо репрессий, были признаны, и - в меру заслуг - знамениты. Блюма Вольфовна была одним из ведущих профессоров факультета психологии МГУ. К. Левин был одним из ведущих американских психологов академического плана, скорее даже на стыке академической психологии, психотерапии и психотехники.
И вот я смотрю на этот снимок … Блюму Вольфовну я не то чтобы близко знал, но я с ней был знаком. И у меня в ранних группах подвизалась ее внучка Галя Зейгарник. И вот проявляется фрагмент живой традиции, которую я лично чту, и у меня есть там в душе струнка, которая на это отзывается, вибрирует. Я могу сказать, что благодарен судьбе за то, что имею какое-то отношение к этим людям, которые внесли немалый вклад в развитие нашей Работы…
Это я рассказываю с большим смыслом, противопоставляя этот рассказ тем, кто думает, что можно наплевать на такие вещи и остаться живым работником-над-собой. Напомню, что все кастанежьи тома полны такими историями о людях, которые наложили отпечаток на чью-то, скажем так, человеческую форму.
Так вот, Блюма Вольфовна Зейгарник выдвинула идею и проделала большое исследование про эти самые незаконченные дела.
Еще раз обращаю ваше внимание, что я сейчас не просто так треплюсь, я завиваю «плетенки». Блюма Вольфовна, как узел «плетенки», включена в моем тексте в несколько разных линий, собирает в себе эти линии как центр их динамического сочетания. Дальше они пойдут своими силовыми дорогами, получив, я надеюсь, для некоторых из нас отпечаток личности Блюмы Вольфовны. Ну, а кто не поленится, посмотрит снимок, для тех вибрация этого узла будет распространять свой аромат на все дальнейшее течение этих линий.
Простая идея Б.Зейгарник состоит в том, что некоторый аппарат памяти загружен содержанием определенного дела, пока это дело длится и не закончено. Когда это дело заканчивается, нечто в психике говорит «щелк», и содержание дела из оперативной памяти выбрасывается. Есть другие слои памяти, где это содержание фиксируется «вековечно-вечно» - там ему и быть.
Блюма Вольфовна это впервые заметила на примере работы официанта в ресторане. Пока обслуживание клиента не закончилось, пока клиент не расплатился, официант точно помнит кому, сколько, когда и что нужно отнести; кому, сколько, когда и что он уже отнес; сколько это стоит. Вся эта объемная картина хранится у него в памяти. Как только клиент расплатился и ушел, у официанта это вылетает напрочь - забыл. Это если он - хороший профессионал. Дальше оказывается, что это вообще принцип функционирования психики, и эта идея хорошо вписывается в общую теорию психического поля К. Левина. То есть поле, в котором индивид ощущает себя функционирующим, содержит некоторое количество таких дел, которые еще не закончены, которые надо помнить.
Так вот, возвращаясь к личной истории: первое к ней требование - это не иметь или иметь как можно меньше незаконченных дел. Меж тем как психика обычного человека как раз полна таким материалом. Более того, как показывает психоанализ, - и показывает очень убедительно, - действующие лица меняются, а конфигурация поля остается. На этом основана, в частности, идея переноса (трансфера).
Вопрос. Наверное, и сценария тоже.
М.П. Конечно. И того, что С.Гроф называл «системой конденсированного опыта» (СКО). То, что движет по жизни обычного человека, это силовые линии таких СКО. Человек бегает по жизни в попытках завершить незавершенные дела, - и все никак. Собственно, значительная часть психоанализа и вытекающие из него же программы, например, гештальттерапии, трансакционного анализа и подобные, - это попытки решить эту задачу, дать клиенту возможность завершить незавершенные дела. Версия дона Карлоса, скажем так, причудлива, с этим его просмотром прошлых ситуаций в особом состоянии сознания то ли на помосте на дереве, то ли в специальном деревянном ящике. Версия Теуна Мареза ближе к так называемому «дикому» психоанализу, то есть чему-то вроде анализа, но без специальной обученности, без специальной подготовки, с примерным пониманием, «как это бывает у людей». Все три тома Теуна этими вещами наполнены: как некая девица вспоминала, что ее гнобил не то отец, не то брат, а она решила взять реванш - и понеслось…
В Работе-над-собой такого рода задачи не-обходимы, то есть «обойти» их невозможно. Между прочим, здесь есть очень кардинальная идея. С одной стороны, только тот может претендовать на продвижение в Работе, кто это сделал или делает, а с другой стороны, делать это может только тот, кто претендует на продвижение в Работе, потому что большинство обычныхлюдей отождествляются себя, свое «я» с этими незаконченными делами.
Обычный человек, попавший - в момент становления своего «я» - в какую-то ситуацию, так в ней и остается. Как оказался, например, младшим братом, ревнующим к старшему, или наоборот, старшим, ревнующим к младшему, так всю жизнь его и догоняет. Либо добивается успехов, которые поимел старший, либо стремится заработать материнскую любовь, которую имел младший и т.д. И без вмешательства психотерапевта об этом даже не догадывается, - просто ощущает себя всю жизнь в этой ситуации. Или, допустим, как была в детстве ситуация острого унижения, так она и развертывается всю жизнь. И этот «униженный» человек, пользуясь отпущенными ему, как любому другому человеческому существу, магическими силами, ухитряется эту ситуацию воспроизводить, заставляя ни в чем не повинных людей его унижать.
Итак, первый пласт работы с личной историей - это завершение незавершенных дел, что требует от работающего значительного пересмотра образа себя: нужно перестать ставить в центр своей жизни какую-нибудь «фишку» такого типа.
Но, с другой стороны, - скажу я теперь, - каждая история, в которой мы участвовали, каждое дело, которое вибрирует в нас, оставаясь незаконченным - это кубический сантиметр шанса. Никаких других шансов у нас вообще нет. Наши шансы- это ситуации, в которые мы попадаем, и линии напряжения в них, которые нас задевают. Единственный шанс попасть вРаботу, - это откликнуться своими вибрациями, вибрациями своей «Псюхэ» («псюхи») на какую-то внешнюю ситуацию, которая тебе небезразлична.
Следовательно, завершая незавершенные ситуации, нужно проделать определенную работу. Их нельзя «выбросить», потому что это самое ценное, что у человека есть. Собственно мы приходим на Землю именно за этим материалом. Единственное, чего нет на Небесах - этого материала. Все остальное там есть. Потому что тот узел, который завязывает линии в нечто имеющее быть, именуется «сердце». Здесь же, как центральную идею всей этой штуки можно обозначить формулу из писания: «Господь говорит: «Сын Мой, дай мне сердце твое». Для чего? Чтобы преобразовать сердце каменное, или сделанное из праха, из материи, в живое. Большим смыслом могут быть наполнены символы Писания, что Бог сотворил человека из праха, вдохнул в него душу, а вот сердце еще не оживил. И наша эпоха - это эпоха, когда начал осуществляться этот процесс. Так вот сердце, даже каменное, это то, что может собрать линии напряжения в ситуацию, в данную ситуацию, которая открыта, и тем самым не закончена. Что собственно и есть карма. Без кармы не может быть дхармы. Дхарма - это закон или путь. В нашем языке - это тот самый кубический сантиметр шанса.
Опять речь идет о выборе. Можно иметь личную историю как груз, который меня определяет, заставляя меня раз за разом осуществлять одни и те же «па», а можно иметь ее как сценарий, на котором я могу осуществлять творческие ходы Духа.
Еще раз скажу, это вещи очень конкретные. Я позволю себе воспользоваться неким примером. Был человек, который принадлежал к некоей довольно редкой национальности. Национальность эта была в не совсем благополучном отношении с россиянами в определенном месте в определенное время. И так сказать, россияне их несколько придавливали.
У Пятигорского в последней книжке есть замечательные термины. В некоем городе живут две национальности: «юэли» и «прозы». Вторые какие-то простые, обычные - их большинство. Если читать английское слово «еврей» с конца к началу мы получаем «юэр», но «р» они не выговаривают, значит «юэль». Вот значит этих «юэлей» и гнобили.
Этот человек чувствовал себя крайне униженным, а дело было естественно не в центре России, а на глубокой периферии, и годам к тридцати он на себе нес жесткую печать представителя неблагополучной нации, а потому человека неблагополучного, униженного. Я с ним работал лет 7- 8 тому назад. Был я тогда несколько наивнее, чем сейчас, и очень настойчиво требовал, чтобы он 51 раз написал на листе бумаги фразу: «Я - юэль». Чего я хотел? Я хотел, чтобы человек прочувствовал гордость, привел сюда всех этих юэлей и сказал: «Вот - мы. Вот мы здесь. Мы - молодцы», чтобы встретился со своими русскими братьями, пообщался с «прозами».
Так вот сейчас я скажу вот как. Было бы очень неправильно, если бы этот мужик отказался от несения на своей майке надписи: «Я - юэль». И это важно. Но не стоило ставить как основную, центральную жизненную задачу несение этой майки.
Вот теперь центральная идея про личную историю: Майку надо иметь, но ее можно как надеть, так и снять. Если тебе надо надеть майку, ты наденешь майку с надписью: «Я - юэль». А можешь надеть не майку, а, допустим, косоворотку, и там будет написано что-нибудь другое. Тему «юэля» в его отношении с «прозами» ему нужно обязательно нести, во-первых, и решить, во-вторых. Собственно, для людей, имеющих хоть каплю еврейской крови, - а есть такая фенечка, что нет нынче на земле человека, который не имел бы хоть капли еврейской крови, - проблематика этого эгрегора должна быть фондом наших шансов, но ровно в той мере, в какой намерение нашего сновидящего вызывает эту проблематику к актуализации на данном этапе.
Так мы приходим к общей формулировке второго слоя личной истории. Личная история - это набор связей с разными эгрегорами. Это набор эгрегориальных принадлежностей с разными функциями и возможностями в этих эгрегорах. В мои времена большая часть московских евреев не знала, к какому из 12 колен они принадлежат. Я тоже не знаю. Это, конечно, упущение.
Личная история, если смотреть снизу, это набор «впечаток», которыми эгрегоры «клеймят», - в буквальном смысле слова,- индивида как свой материал. Причем каждый эгрегор имеет очень сложную иерархическую систему этих печатей. Во-первых, обозначение «ты - наш», а во-вторых, «кто ты среди нас». К этому можно относиться двумя способами. Либо как действительно к «клейму», либо как к печати, запечатывающей как вход, так и выход.
Каждый эгрегор - это склад Силы. А мы не можем предъявлять свое право на Силу абстрактно - это бессмыслица. Предъявление права на Силу - это всегда конкретная вещь, имеющая свои каналы воплощения. Так вот, эгрегориальная принадлежность является одним из каналов, одним из способов доступа к большим Силам. Когда дон Хуан подшучивает над Карлосом на счет своей принадлежности или непринадлежности к индейцам яки, внимательный читатель обнаружит, что то узкое место, то горнило, через которое американцы провели индейцев, были для их толтекской ветви очень важной кузней. И не пройди дон Хуан этого, не будь он наследником именно этой истории, все было бы совсем не так.
То есть к этим клеймам или таврам можно относиться не как проклятию, а как к богатству, хотя часто вступление во владение этим богатством связано с какими-то сильными встрясками. И если мы откажемся от этого богатства, мы лишим себя очень многих возможностей.
Только здесь очень важно, что человек, претендующий на работу на этом втором уровне, должен быть хотя бы относительно, хоть немножко проработан на первом. Иначе он влипает во все невротические механизмы, описанные, например, Перлзом, и начинает со знаменем впереди кричать «мы - православные», или «мы - индейцы яки», или «мы - рыжие велосипедисты».
Первый уровень - это способность, навык обхождения с психологическими незаконченными делами: невротические механизмы, системы конденсированного опыта, сценарии - все это. А второй - это «заброшенность» (в смысле Хайдеггера) в определенное место, в определенное время с определенными ключами доступа к определенным эгрегорам. Нужно востребовать в себе, например, европейца, чтобы иметь возможность воспользоваться определенными каналами.
И нужно в себе чутко такие вещи слушать и отслеживать. Если ты - китаец, хоть бы и петербургский, то ты туда идешь, а если ты не китаец, то ты туда не идешь. В частности, скажу я вам, большинство присутствующих имеет славянские корни, это очень важно, это дает путь. И горе кому-нибудь из нас, кто сделает попытку сказать: «А, наплевать, неважно. Стираем личную историю…, я - гражданин мира».
И, наконец, третий, очень высокий уровень. О нем легче всего сказать в очень причудливом языке, в языке хождения по воспоминаниям прошлых рождений. По этому делу полно книжек, методик и т.п. Но соображающие люди понимают, что это не более чем язык. И вообще имеют в виду такую формулу, что все, что было, есть и будет, дано сейчас, и что можно по единичной личной истории здешней, восстановить все, что надо. То есть это уровень сотрудничества сновидимого со своим сновидящим через цепь узлов. Больше я об этом ничего не скажу, потому что будет болтовня, но тем не менее обозначить это надо обязательно.
А основная идея этой небольшой лекции такова: личная история как система шансов.
Последняя метафора относительно личной истории: у обычного человека личная история является его экзоскелетом для его социального тела, а у работника-над-собой личная история является эндоскелетом для его социального тела. Там - это панцирь, в который он «заделан» и которым он ограничен. А тут это - опорно-двигательный аппарат с его скелетной основой и мышечным снаряжением.
Вопрос. Ты говорил про «обычных» людей. Чем они для тебя отличаются, скажем, с точки зрения возможностей использования шанса и вообще что-то сделать?
М.П. Обычному человеку в голову не приходит, что у него есть какие-то шансы, и что их нужно еще использовать, прикладывая для этого значительные усилия.
Вопрос. То есть люди изначально имеют не одинаковые возможности?
М.П. Смотря в каком смысле. Есть замечательная буддийская формула: «Счастлив тот, кто родился в человеческом облике, потому что только он может услышать учение; но услышат учение очень немногие из тех, кто родился в человеческом облике. Счастлив тот, кто услышал учение, потому что он имеет шанс попытаться его понять; но из тех, кто попытается понять учение, очень немногим это удастся. Счастлив тот, кто поняв учение, попытается его воплотить; но из тех, кто понял, очень немногие попытаются. Счастлив тот, кто пытается воплотить учение, но из тех, кто пытается, очень немногие достигнут хоть чего-нибудь». И так далее. То есть в каком-то смысле каждый, кто воплотился в человеческом облике, может услышать учение. Но кто «слышал учение», даже в стольном городе Москве, где магазинов «Путь к себе» - вагон и маленькая тележка?
Чего только не пишут в интернетах о стирании личной истории ! И то, что это отказ от контактов и уход в отшельники, и что это избавление от страха и жалости, и что это... Действительно, много из этого имеет отношение к стиранию личной истории, но является скорее последствием того, что личная история стерта.
Человек не может забыть того, что с ним происходило и происходит на протяжении жизни, да это и не цель для мага. Не о лишении памяти идет речь! Целью здесь является нейстрализация прошлого, превращение его в инвентарный список , обычный архив данных.
Возьмем, например, архив данных на компьютере. Все данные сохранены, но, по сути, они представляют собой набор ноликов и единичек, который можно развернуть в тексты и картинки. И только в процессе нашего восприятия эти тексты и картинки, а по сути нолики и единички, наполняются эмоциями, цепочками ассоциаций и связанными с ними воспоминаний, привычек, стереотипов поведения и тд. Стирание личной истории подразумевает превращение личной истории в такой архив – данные есть, а эмоциональных зарядов, связей, ассоциаций и стереотипов, навзывающих нам определенный образ действия, нет!
Стирание личной истории позволяет нам освободиться не от самих событий, а именно от этой связки - сообытий прошлого и привычки воспроизводить свои привычные реакции на подобные события. Именно это делает нас свободными. Мы перестаем зависеть от того, что когда-либо с нами произошло, перестаем реагировать автоматически. И теперь мы вольны сами выбирать свою реакцию на каждое событие – и тем самым формировать свою жизнь. Мы можем быть преподавателем в университете по фамилии Кастанеда или магом по фамилии Грау, или Чарли Спайдером, или и тем, и другим, и третьим одновременно – ничто не ограничивает нас в выборе. Будучи свободными от личной истории мы можем менять маски, имена и судьбы.
Возьмем грубый пример. Правила нашего европейского общества навязывают нам необходимость иметь семью или хотя бы сексуального партнера. Мы смотрим слезливые фильмы на тему «они жили долго и счастливо», нам пилят голову все наши родственники «когда ты женишься», женатые друзья ходят гоголем. Все это состоит из отдельных событий, которые формируют нашу личную историю, и в ней однажды появляется пункт «женился». Мы уже считаем женитьбу нужной, необходимой, и даже принимаем этот выбор за свой. Мы описываем себя как женатого человека, что дает нам моральные бонусы в нашей среде.
У убежденных холостяков происходит то же самое, но с обратным знаком. Только фильмы «они жили долго и счастливо» заменяются на фильмы про Джеймся Бонда, а общество составляют такие же мачо-зубоскалы, где быть неженатиком считается круто. Это тоже не наш выбор, и тоже всего лишь пункт в описании нами себя же.
Таких описаний несть числа. «Я люблю чай», «я вегетарианец\мясоед», «мой любимый цвет красный», «люди с высшим образованием умнее», « нужно вырастить дерево, построить дом», и далее – « в таком-то году я родился, в таком женился, в таком съездил в Египет, в таком занялся йогой». Мы составляем список характеристик и событий жизни, который якобы показывает, какие мы. Мы беспрестанно рассказываем об определенных событиях жизни окружающим, как будто эти сведения должны указать на какие-то наши характеристики (например, помощь детдому указывает на нашу доброту), дать нам особый статус (например, ктуро иметь экономическое образование) и так далее. Мы фиксируем сами себя в этих важных для нас фактах и воззрениях, которые как будто и составляют саму нашу личность, и в конце концов сами становимся ее пленниками.
Самое обидное, что личность эта иллюзорна. На прививай нам воспитание того, что «быть добрым – хорошо», а «экономическое образование это круто», могло бы быть все по-другому. Не факт, что вы бы были злыми и необразованными. Но точно ваша доброта не была бы показной, а образование больше соответствовало вашему выбору – в любом случае, вы бы сами сделали выбор, идти вам в бухгалтера или в маги.
На моей практике, самой эффективной практикой по стиранию личной истории оказался Турбо-суслик. В эту систему входит не только перепросмотр в почти классической его модификации, но и проработка общечеловеческих воззрений, которые как бы склеивают события личной истории в личность. Турбо-суслик - это быстро и пригодно для городских условий, практика реально эффективная. , и вперед!
